За последние годы Владимир Юровский безоговорочно утвердился в российской столице в качестве главного музыкального ньюсмейкера, потеснив на олимпе даже таких «священных чудовищ», как Валерий Гергиев и Теодор Курентзис. Едва ли не каждое его появление в наших широтах по интенсивности и разнообразию художественных событий вполне могло бы быть приравнено к минифестивалю (в придачу к тем двум ежегодным фестивалям, что он проводит в Московской филармонии). Вот и в феврале на протяжении одной лишь недели Юровский с ГАСО им. Светланова представил в концертном исполнении «Ариадну на Наксосе» в КЗЧ и дважды «Лебединое озеро» (в полной авторской версии) в «Филармонии-2» и Доме музыки, а в промежутке между «Озерами» была еще и программа в БЗК с Концертным оркестром Московской консерватории, посвященная открытию Года Стравинского. И если изначально наибольший интерес вызывала «Ариадна», то теперь, когда все три программы остались позади, даже и не знаешь, какое из впечатлений назвать самым сильным.

«Ариадна на Наксосе» – уже вторая опера Рихарда Штрауса, представленная москвичам Юровским и Госоркестром. Первой была «Саломея» года три назад, оставившая двойственное ощущение: за рафинированной изысканностью звучания порой терялась пронизывающая эту оперу почти что истерическая взвинченность, и иногда начинало даже казаться, что слушаешь Дебюсси, а вовсе не Штрауса. Ничего подобного не было на «Ариадне». Похоже, что из всего штраусовского наследия именно эта опера сегодня ближе всего индивидуальности маэстро.

В «Ариадне» переплелось много всего: аллюзии на барочную оперу, предвестие неоклассицизма и в еще большей степени постмодерна. Сама идея Штрауса и Гофмансталя скрестить квазиантичную историю об Ариадне с опереточным по духу шоу Цербинетты (по сюжету столь экстравагантное смешение инициирует богатый меценат, в чьем доме сие действо и разыгрывается) вполне себе постмодернистская. Блестящий эрудит и эстет Юровский сполна наслаждается всеми этими аллюзиями и переплетениями, а вместе с ним – исполнители и слушатели. В весьма удачном интернациональном кастинге стоит особенно выделить Сергея Скороходова (Вакх) и Ульяну Алексюк (Цербинетта), Мелани Динер (Ариадна), Сесилию Холл (Композитор), а также Николая Борчева (Арлекин) и маститого Томаса Аллена (Учитель музыки).

В «Лебедином озере» перед нами предстал уже во многом другой Юровский. Честно говоря, сама идея исполнить в концерте эту до дыр «затертую» и «затанцованную» музыку не выглядела поначалу слишком вдохновляющей. В том числе и потому, что такой репертуар менее всего ассоциировался с Владимиром Юровским. В прежние годы нередко складывалось впечатление, что между этим дирижером и музыкой романтизма существует некий эмоциональный барьер. Во всяком случае, Чайковский у него не захватывал так, как, к примеру, Шостакович и другие композиторы двадцатого столетия. Но время идет, Юровский меняется, и его отношения с романтизмом становятся все более трепетными, что как раз и показало «Лебединое озеро», в трактовке которого начала рациональное и эмоциональное очень гармонично дополняли друг друга.

Это была музыка, вроде бы знакомая от и до, а вместе с тем как бы совершенно новая. И дело не только в том, что многие ее страницы мы почти и не знали (в принятой большинством театров редакции они отсутствуют). Но даже и самые, казалось бы, замыленные и заигранные фрагменты зазвучали вдруг с какой-то первозданной свежестью, сделавшись почти неузнаваемыми в том числе и в силу контекста, весьма отличающегося от театральной практики. И свой тезис, что «Лебединое» – это настоящая балетная симфония, Юровский подтвердил сполна.

Третью программу с первыми объединяло преобладание музыки театральной. Хотя как раз то сочинение, что было в центре внимания, к театру отношения не имеет.

Нельзя не отдать дань восхищения умению Юровского выстраивать программы: все три сочинения, прозвучавшие в один вечер, воспринимались как части единого целого. В первом отделении исполнялась сюита из «Золотого петушка» Римского-Корсакова. Последний, как известно, был учителем Стравинского, и именно в «Петушке» родство между двумя столь разными композиторами ощущается в наибольшей степени. И когда следом зазвучала «Погребальная песнь» Стравинского (московская премьера произведения, лишь в прошлом году обнаруженного в архивах), то трудно было отделаться от иллюзии, что это – некое развитие тематического материала «Петушка», а конкретно – начала второго акта, включенного в сюиту. И в таком контексте «Погребальная песнь» слушалась с огромным интересом, что в иной ситуации легко могло бы обернуться и недоумением: слишком уж мало это раннее сочинение напоминает стиль Стравинского. А так все встало на свои места: «Погребальная песнь» воспринималась в этой программе как некий мостик или своего рода интермеццо между сюитами из «Петушка» и «Жар-птицы». И логично, что последнюю Юровский на сей раз взял в ранней, еще во многом «корсаковской» версии (с Госоркестром он прежде исполнял другую, более близкую к «Весне священной»).

Конечно, разница между игравшим в первых двух программах оркестром экстра-класса и задействованным в третьей молодежным коллективом не могла не ощущаться. Тем не менее консерваторский оркестр, благодаря как мастерству и харизме маэстро, так и осознанию исторического характера этого концерта (все-таки московские премьеры доселе неизвестных произведений классиков приходится играть не так уж часто), оказался на высоте поставленных задач, продемонстрировав максимум максиморум своих возможностей.

На фото «Ариадна на Наксосе». С. Холл, У. Алексюк и В. Юровский

Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии