Коллеги из Венской оперы убедили в том, что к спектаклям в новогодне-рождественское время не стоит относиться как к «чесу», что и они способны доставить высокохудожественное удовольствие и гарантировать настоящий венский стиль. Рецепт традиционного блюда предполагает наличие продуктов отменного качества, соответствующих экостандартам, и современную технологию приготовления, где меньше вредных соли и перца, больше полезных специй и приправ. Угощаясь таким блюдом, ты понимаешь, что так вкусно там готовили всегда, продолжают готовить и сегодня.

Самым традиционным оказалась, разумеется, «Летучая мышь» в постановке знаменитого мастера оперной режиссуры Отто Шенка. Это был 165-й спектакль данной постановки. За годы своего существования кто только ни пел в нем. За триумфом горничной Адели в исполнении великой белькантистки Эдиты Груберовой можно наблюдать на видеозаписи, сделанной в 1980 году, где партию ее статусной антагонистки Розалинды исполняет выдающаяся Лючия Попп, обладательница нежнейшего, проникновеннейшего лирического сопрано. За нарочито брутального князя Орловского там – опять же прославленная Бригитт Фассбендер.

Часто бывает, что видеозапись мы ставим в качестве непревзойденного образца. В данном случае это и так, и не так одновременно. Так – потому что искусство Груберовой на недосягаемой высоте. Не так – потому что и Мария Назарова исполнила эту лишь с виду легкомысленную партию с искрящейся виртуозностью, распространившейся не только на вокал, но и на драматическую игру. Как только она появлялась на сцене, все внимание зала переключалось на ее звонкий колокольчиковый тембр. А ее гуттаперчевая подвижность – балетное порхание шаловливого эльфа – дополняли образ мнимой простушки, возводя в ранг отнюдь не скромного исполнительского шедевра. Ее легкий русский акцент в немецкой речи придавал особый акцент действию, добавляя какой-то острой специи в традиционное блюдо. В режиссерски поставленных куплетах Адели Назарова так лихо буквально укалывала веером Айзенштайна в самые интимные места, словно подсознательно рассчитываясь за обманутую Розалинду да и преподавая ему урок женского превосходства.

Сильный русский акцент в постановке нарочито утрированно поддерживался и князем Орловским в исполнении Зоряны Кушплер. Именно на балу у Орловского гостям предлагалось вести себя так, как душе будет угодно, чувствуя себя самим собой, вне принятых норм и условностей. Рядом со сдерживаемой разнузданностью и вседозволенностью Орловского воспитанный аристократ Айзенштайн вместе со своим высоким светом, погрязшим в иллюзиях приличий и толерантности, вызывали невероятное сочувствие, сожаление и даже опасение. Грубоватость манер Орловского в исполнении Кушплер напоминала анекдоты советской поры о дискуссиях «русского, немца и француза», но и речь князя изобиловала убойными, слегка абсурдистскими репликами-поговорками вроде «Как говорят калмыки, если соловьи запели, пора пить кумыс».

Ироничной, статной и очень живой Розалиндой предстала роскошная Лаура Айкин, чей голос позволял ей давать слушателям наслаждаться и глубокой, проникновенной лирикой с ненавязчивым драматическим замесом, и разящими наповал хлесткими фразами-пощечинами в кокетливом дуэте с часиками. Ее муженька фон Айзенштайна очень игриво, в духе «Кабачка 13 стульев» играл Херберт Липперт, а его друга Фалька – элегантнейший молодой баритон Рафаэль Фингерлос, чья сценическая робость в силу раннего этапа карьеры шла лишь на пользу образа. На его фоне идеально контрастировал, к примеру, развязный тенор Альфред в исполнении опытного Бенджамина Брунса, козырявшего цитатами из мирового тенорового репертуара, так украшавшего и оттенявшего оперетту.

Танцы на балу с их эффектом аутентичной веселой церемониальности, поставленные Герлиндой Диль, в которых танцуют все, включая главных героев Розалинду и Айзентшайна, как на машине времени перенесли зрителей XXI века на столетие назад. На сайте Венской государственной оперы в рубрике «Летучая мышь» сказано, что традиция давать эту оперетту 31 декабря идет с 1900 года. А последний день года в ней является главным действующим лицом, вплоть до того, что на календаре в тюрьме и вовсе появляется 32 декабря как знак полного нарушения всех связей, условностей, как переход всех допустимых границ.

Сцена в тюрьме при всех ее безграничных возможностях чаще всего является камнем преткновения, когда действие словно просаживается, усыпляя зрителей, подутомившихся опереточным драйвом. Актер, сыгравший в этой сцене тюремного сторожа Фроша, дал ответ на вопрос, кто главный в этой сцене. Петер Симонишек, актер театра и кино, вел роль идеально – без жирного пафоса перепившего забулдыги, держа интонационную линию в таком правильном тонусе, что зал не закрывал рта от смеха. В его уста было вложено множество шуток об особенностях национального характера австрийцев, начиная с того, что для венца главное, чтобы на работе было тихо и спокойно и чтобы никто ему не мешал. Никаких пьяных отрыжек и выкриков – все в диапазоне «вполголоса», как у лучшего сатирика и с контролем темпоритма.

Часики Розалинды задали отличный темп и тему «всему своего времени» и места. Дух этой главной венской оперетты поддерживал маэстро Корнелиус Майстер, ведя оркестр в легких танцевальных темпах, создавая фирменные оттяжки в вальсе, заряжая польки и галопы энергией бесконечной эйфории.

Оперу «Гензель и Гретель» Хумпердинка в последние десятилетия успели сильно овзрослить, главным образом, воспользовавшись криминальной начинкой в лице Ведьмы, лепящей из детишек румяные прянички. Для большей патологии Ведьму отдают на поруки стареющим и толстеющим тенорам-премьерам или просто характерным на пенсии. В постановке Эдриана Ноубла, знакомого публике Большого театра по постановке «Дон Карлоса», этот момент тоже не обойден. И хотя Ведьму пела обаятельнейшая молодая Моника Бохинеч, в мясорубку она без стыда опустила клок волос, срезанных с несчастного, заточенного в клетку Гензеля. Да и передничек ее был недвусмысленно заляпан кровавыми ладошками. Однако спектакль оказался все же для семейного просмотра, вплоть до небольших перекосов в упрощенный детский утренник, когда Добрая фея в дремучем лесу запорхала, словно маркируя возрастной ценз 5+.

Многообещающее начало в виде глобусовидного гигантского видеоглаза на заднике заинтриговало и покорило все возрасты. Первая картина открыла зрителям уютную гостиную в духе «Щелкунчика» и подготовки к просмотру диапозитивов из серии «Семь чудес света». Так, глаз на заднике заиграл ассоциациями, став глазом объектива, в котором, разумеется, очень скоро мелькнул пугающий силуэт ведьмы на метле. Детки заснули – и им тут же открылись двери в другой мир старой сказки, затянувшей их в свою воронку.

Хумпердинк написал музыку невероятной красоты и сказочности, которая от первой до последней ноты держит сознание слушателя в своем волшебном измерении, погружая в детские страхи и надежды. В ней простота и незамысловатость народных напевов непринужденно сочетаются с вагнеровской напыщенностью, готовностью громыхнуть оркестром что есть мочи. Патрик Лэндж за пультом находил поразительный баланс голосов оркестра с голосами солистов, делая из сказки потаенную историю. Именно такую – негромкую историю пели и Гензель с Гретелем: австралийская меццо-сопрано Маргарет Пламмер и израильтянка Чен Рейсс. Выверенность и кристальная ясность каждой фразы их озорного дуэта, почти ни разу не превратившегося в соло от начала до финала оперы, создавали с оркестром нежный ансамбль с абсолютным соблюдением преимущества вокальной строчки.

Хрустальное, флейтовое сопрано Чен Рейсс дополнялось тембристым меццо Маргарет Пламмер, обнаруживая родственные черты не только обожающих друг друга брата и сестру, но и певиц с отменной вокальной выучкой. А гены переливающейся тембральной нежности передались этим Гензелю и Гретель от любящего их отца в исполнении выдающегося лирического баса Адриана Эрёда, которого так хотелось бы услышать в малеровском репертуаре. Ведь именно отец первый спохватился о пропаже детей, в то время как вечно недовольная мать даже не призналась в том, что она по своей вине разбила крынку со свежим молоком.

При всей непритязательной сказочности здесь можно было вычитать и житейскую мудрость, согласно которой девочка Гретель оказывается предусмотрительней мальчика Гензеля: на ее долю выпадет выручать брата из суровой клетки и отправить злую Ведьму ко всем чертям в адскую печь. На долю же Ведьмы выпало сыграть сначала девочку-переростка с инфантильными хвостиками с бантиками, но вскоре и сумасшедшую, дико хохочущую маньячку, которая своими заклинаниями вызывала какой-то прилив энтузиазма в зале. Колоритная сербская певица Моника Бохинеч (знакомая по участию в одном из первых конкурсов Елены Образцовой), применила свое актерское мастерство, чтобы напугать зал, загипнотизировав своей черной ворожбой и натуральным ведьмовским подвизгивающим хохотом. Мистицизмом была наполнена картина умерших детей, словно тени явившихся пред очами изумленных брата и сестры в ожидании обретения новой жизни. Чем не рождественская притча?..

Ну и без «Волшебной флейты», без целительной музыки Моцарта начинать новый год уже не представляется возможным не только в Вене, но и, например, в Мариинском театре, где, вероятно, по примеру Вены эту оперу дают большими блоками. Режиссерская пара Моше Ляйзера и Патрика Корье поставила спектакль о том, как плохо быть серьезным и забывать в себе детское начало. Любители избавлять массовое сознание от штампов, они начали оперу будто где-то в цирковом закулисье с киберпанковскими тремя дамами, а завершили полетом наяву Памины и трех мальчиков, подоспевших своевременно напомнить ей (в тот момент, когда она собралась заколоться) о том, чтобы она отбросила затмившую сердце взрослую серьезность и прошла испытание водой, огнем и медными трубами с сознанием ребенка. Они всего лишь подбросили ей плюшевого мишку.

Состав исполнителей «Флейты» тоже заставил ликовать душу и сердце меломана. Чего стоило присутствие лишь одного имени – выдающегося немецкого баса Рене Папе, который пел Зарастро с поистине моцартовской проницательностью. И маэстро Адам Фишер за пультом, с его умением видеть в музыке главное, зрить в корень, как никто другой мог находить симфонические резонансы простодушным цирковым забавам с фокусами, запахом серы и танцами зверей, покоренных магией «Волшебной флейты».

На снимках: Лаура Айкин (Розалинда) и Бенджамин Брунс (Альфред). «Летучая мышь»;

Чен Рейсс (Гретель), Моника Бохинеч (Ведьма), Маргарет Пламмер (Гензель). «Гензель и Гретель».

Фото: Wiener Staatsoper GmbH / Michael Pöhn