АРХИВ
01.04.2016
«МАКБЕТ»: БОЯТЬСЯ ИЛИ СМЕЯТЬСЯ?
В Латвийской национальной опере состоялась премьера «Макбета» Верди в постановке Виестурса Мейкшанса. Заглавную партию исполнил солист Мариинского театра Владислав Сулимский.

Последний раз «Макбета» в Риге ставили аж в 1975 году, и та постановка стала первым обращением к этой опере в СССР. Тогда партию кровавой леди пела знаменитая сопрано Жермена Гейне-Вагнер, а ее благоверного – Петерс Гравелис. Спустя сорок лет театр вновь обратился к одному из самых совершенных творений Верди, конгениально перенесшего на оперную почву трагедию Шекспира. Темы большинства опер Верди со временем не только не устаревают, но обретают новые резонансы. «Макбет» сегодня актуализировался до предела. Наверное, и сегодня серийный убийца нет-нет да и задумается над своим злодеянием. Команда постановщиков нового рижского «Макбета», включавшая помимо режиссера художника-постановщика Рейниса Сухановса, художников по костюмам MAREUNROL’S, художника по свету Кевина Уин-Джонса и хореографа Линду Мила, азартно перекинула «преданья старины глубокой» вплотную к нашему времени. Но сделала это отнюдь не буквально и натуралистично, а с сильным гротескным акцентом.

Начало спектакля настраивало, как и полагается, на нечто страшное, разрушительное и ужасное, пусть и виртуальное, спроецированное на небольшой экран слева на сцене: непрекращающиеся взрывы и клубы дыма на пустынном поле, как в компьютерной игре. Хоры ведьм прозвучали очень эффектно – колко, острохарактерно, жестко, хлестко, пугающе, пусть и звучали они из оркестровой ямы. Оркестр под управлением Мартиньша Озолиньша ничего иного, кроме катастрофы, не предвещал, пугая мощными ураганными завихрениями, зловещими шорохами и стонами. Очень скоро на экранчике стали заметны две человеческие фигурки, которые, мультяшно подвигавшись, словно в игре-ходилке, вдруг выбежали из-за него, представ реальными Макбетом и его верным Банко, похожим на Санчо Пансу. Правда, отнюдь не в латах, а в чем-то очень странном: главный герой в широких штанах выше щиколотки и с зачесанной назад засаленной челкой, как у опустившегося интеллигента, а второй и вовсе с клоунским, ржавого цвета вихром вбок и в такого же цвета модненьком фриковатом прикиде и ботах. Гротескно выскочил из-за экрана и мужской хор, выстроившись в манерную диагональ, но, спев свое, ретировался обратно, лишь многообещающе раздразнив публику. Было очевидно, что на сцене – не Шотландия XI века, а окраина (с фрагментом решетки стадиона) условного, травмированного войной мегаполиса.

С первого же появления Макбета стало понятно, что это – неудачник без шансов на успех, в резерве которого остались лишь пустые, бесплодные мечты. Леди Макбет явилась, напротив, вполне предсказуемо – как корпулентная вампучная хищная особа. Ее появление сопроводили часы с адски стремительно вращающейся стрелкой. Дуэт с Макбетом прозвучал на фоне грязной серо-зеленой стены будто на кухне в коммуналке, словно выхваченный камерой видеонаблюдения разговор двух люмпенов, внезапно возмечтавших о политической карьере. Сцена убийства Короля – очень странной, крайне заторможенной особы со смешным «соломенным» каре, с чемоданчиком – прошла в усиленно гротескном ключе на грани абсурда. Макбет вытащил ножичек из ящика в кухонном столе, подошел к Королю со спины и спокойно тюкнул. И до конца оперы он так и не смог поверить в реальность преступления, в то, что смог совершить этот поступок, возможно, единственный в своей бесполезной жизни. Макбет не был показан здесь заядлым компьютерным игроком, потерявшим грань между реальностью и виртуальностью, хотя на это косвенно и намекал тот самый экранчик-монитор. Режиссер без промаха указал на главную болезнь века – уход в виртуальное измерение. В этом спектакле у четы Макбет, внезапно увлеченной идеей прорваться во власть, не было даже ни намека, ни времени на секс.

Виестурс Мейкшанс, старательно остраняя и отстраняя происходящее, периодически предлагал зрителям смеяться, возможно, чтобы снять напряжение, – смех в качестве психологической «самообороны» от леденящих душу реалий сюжета. В сцене бала по случаю коронации Макбета его супруга вдруг начала жестами и мимикой усердно комиковать, напоминая пышную хохотушку из Comedy Woman. Во время своей застольной она то и дело принимала позы вошедшей в раж заправской провинциальной оперной примы, а в момент припадков супруга, к которому только что являлся призрак Банко, убитого по его заказу, принималась оправдывать его перед свитой, мол, с кем не бывает. Стилистически не очень выверенное переключение эмоциональных модальностей и жанровых регистров – с трагического на комическое, с психологизма на гротеск и иронию держало публику в постоянном замешательстве. Впрочем, такова ведь и материя самой жизни с ее постоянным беспокойством и массой неясностей.

Владислав Сулимский, который знает эту партию вдоль и поперек, поскольку на протяжении нескольких сезонов с большим успехом поет ее в Мариинском театре, рассказал, что привнес много своего в сценическую трактовку роли. Смакуя актерскую игру, он словно вспоминал о героях Достоевского, «вчитывая» знаменитое «тварь я дрожащая или право имею» в вердиевский текст, размыкая его уже в XXI век. Сопрано Татьяна Мельниченко отлично решала все режиссерские задачи, размашисто раскрашивая вокальную партию смелыми штрихами – от шепотов до крика. Ну а смерть Макбета, который перед этим успел еще ужаснуться видениям двенадцати королей в виде граффити, и вовсе произошла фактически на фоне магриттовской рамы: был человек с его странными желаниями или его не было? 

Поделиться:

Наверх