«Звание» примадонны в отношении уроженки Ленинграда, сделавшей на Западе блистательную карьеру, теперь с полным правом можно применить не только по факту ее успехов, но и формально. Осенью ушедшего года Ольга Перетятько была удостоена почетного наименования «каммерзенгерин» Гамбургской государственной оперы. На родине певица пока не имеет официальных поощрений, что неудивительно, поскольку ее творческая жизнь протекает главным образом за рубежом. Впрочем, в Россию приезжает регулярно – дает концерты, иногда выступает в опере (в основном в концертных исполнениях: последнее из таковых – «Норма» в «Зарядье» в октябре с Марсело Альваресом, о чем наша газета писала).

Успешная европейская карьера Перетятько наложила отпечаток на репертуар: до сих пор ее единственной русской партией остается Марфа в «Царской невесте», спетая в Берлине в 2013-м. Между тем на сольный концерт в Доме музыки певица вынесла исключительно русскую программу – арии из опер и романсы Римского-Корсакова, Рахманинова, Чайковского и Глинки. И было очевидно, что в ее оперном репертуаре русской музыки сильно недостает. Сверх финальной арии Марфы певица исполнила еще две арии из корсаковских опер (Снегурочку и Волхову), а также обе арии глинкинской Людмилы. Именно последняя, помимо Марфы, прозвучала наиболее выигрышно – в «страдальческой» арии из середины оперы Ольга сумела дать драматические краски, а в игривой каватине во всю мощь развернуть свой лучезарный тембр и отличное владение колоратурной техникой. Корсаковские же арии, за исключением Марфы, столь совершенными не оказались: Снегурочка была исполнена слишком уж по-примадонски, глубоковатым, насыщенным звуком, чуждым голосу ледяной девочки-снеговички, а Волхова грешила однообразием красок, тем более что была спета лишь половина колыбельной, без ее экспрессивной второй части. Почти все «нерепертуарные» арии Перетятько пела, подглядывая в ноты, что также сказалось на качестве ее перевоплощения в образы персонажей. Но, справедливости ради, не на качестве вокала.

Следствием скудости русского оперного репертуара стало включение в программу концерта обширного романсового репертуара. Прозвучали такие хиты, как «Пленившись розой», «Сирень», «Вокализ», «Здесь хорошо», «Не пой, красавица», «Средь шумного бала», «Колыбельная», «Кукушка». Романсы Перетятько пела наизусть, они у нее впеты железно, и представила каждую миниатюру очень выразительно и тонко, с неповторимым очарованием. Однако тут возникла другая проблема. Все романсы исполнялись под аккомпанемент НФОР Владимира Спивакова, то есть в оркестровой версии, и в большинстве случаев камерная музыка была сыграна весьма громко, «жирно», слишком насыщенно по звуку – не в характере произведений камерного жанра. Как ни утихомиривал оркестрантов маэстро Ариф Дадашев, «заточенный» на крупную симфоническую форму коллектив все равно играл предельно ярко, массивно, порой откровенно пафосно, что отразилось на качестве баланса с солисткой. Не то чтобы Ольгу Перетятько было не слышно, но голос частенько тонул в оркестровых толщах, пробиваясь через них с трудом, а самое главное, такая подача банально мешала воспринимать акварельные тонкости звукописи, которыми обильно и уместно насытила исполняемые романсы прославленная певица.

Что еще было не так в памятный вечер? Пожалуй, наряд солистки в первом отделении концерта: ярко-бордовое узкое платье с глубоким декольте и разрезом чуть ли не от пояса. Так называемое платье на запах производило странное впечатление в сочетании с форматом концерта и выбранным репертуаром. Например, для первого вокального номера, арии целомудренной Снегурочки, такой «экстерьер» подходил наименьшим образом. Было ощущение, что артистка случайно заглянула на концерт откуда-то наподобие бала у Флоры из «Травиаты», словом, явно перепутала место, время и стиль. Бесспорно, в свои 44 Ольга Перетятько выглядит превосходно – молодо и стильно. Она красива, стройна, высока, обладает великолепной фигурой – ей не грех радовать не только слух, но и глаз публики, однако хорошо бы понимать и уместность презентационной смелости. Конечно, анализируя музыкальную сторону концерта, этот момент можно было бы обойти, однако публика всегда получает комплексное впечатление – от искусства артиста и его образа в целом, – и визуальный «демарш» может значительно подпортить общее впечатление.

А что же было хорошо? Многое. Например, платье второго отделения – классическое, черно-бежевое. Но прежде всего – вокальная форма артистки. Певица, безусловно, находится на пике своих возможностей – ее голос звучит свежо и ярко, красивый тембр сочетается с технической свободой и высокохудожественным прочтением арий и романсов. Отличное владение верхним регистром, достаточно насыщенное звучание середины и даже низов, превосходная колоратурная техника, тонкая нюансировка, мастерская фразировка, ненаигранная выразительность, подлинный артистизм – все это дарило незабываемые впечатления.

Положительный момент концерта – это и звучание оркестра: несмотря на неуместную тяжеловесность в романсах, качество игры в целом было очень высоким. Ариф Дадашев темпераментен в передаче своих импульсов оркестрантам, но в то же время деликатен в отношении солистки.

Ну и, наконец, подарком оказалась собственно программа концерта – исключительно русская, показывающая великолепные жемчужины национального репертуара. Была ли в этом какая-то демонстрация со стороны певицы, учитывая текущие реалии? Так могло показаться, особенно когда в каватине Людмилы Перетятько особо выделила фразу «…нашем Киеве далеком»: ошибиться в том, что это намеренный акцент, было невозможно. В любом случае успешно выступающая и на родине, и в Европе примадонна приношением русской музыке подчеркнула свои национальные корни, истоки своей культуры и идентичности, отказываться от которых она не собирается.