Шедевр Сен-Санса поставил режиссер Жан-Луи Гранда в содружестве со сценографом Агостино Арривабене и световиком Лораном Кастеном. Постановка является копродукцией с Оперным фестивалем в Оранже; для исполнения знаменитой «Вакханалии» в финальном акте пригласили балетную труппу Шанхайской оперы (задействовав в примитивной, к сожалению, хореографии Эжени Андран).

Еще до начала действия на занавесе зритель видит прекрасную картину – поэтические долины древней Палестины, манящие и величественные, что настраивает его на нужный лад. Сцена представляет собой пространство древнего храма, сложенного из грубых фундаментальных плит, искусно подсвеченных, оттого притягательно рельефных, выразительных. Благодаря компьютерной видеографике это пространство постоянно преображается, в каждой картине оно выглядит иначе, а финальное обрушение храма Дагона сделано с потрясающей реалистичностью.

Но не только модные технологии производят большое впечатление: в сцене соблазнения Самсона над пространством нависает огромная тюль-шаль, имитирующая не то шатры, не то неприступные вершины гор, куда карабкается на свидание влюбленный герой. В ней путается, словно блуждая в любовном чаду, Самсон, под ее сенью ворожит коварная Далила. Момент, когда Самсон окончательно теряет контроль и оказывается во власти Далилы, авторы спектакля целомудренно передали с помощью стоп-кадров кинематографа: публика видит крупные планы – упивающуюся своим коварством Далилу, потерянного в эротическом дурмане Самсона… В третьем акте в центре сцены установлен гигантский золоченый истукан – божество злобных угнетателей-филистимлян, а на заднике зритель видит огромное вращающееся колесо (видеопроекция), с которым цепями связан обманутый Самсон. Гармоничность и красота видеоряда, полное соответствие сценографии исходным замыслам авторов оперы радуют глаз на протяжении всего спектакля.

Отдельного упоминания заслуживают костюмы. Прихотливые и вычурные, но по-своему красивые, они помогают создавать образы Востока – богатого, яркого, сказочного, неведомого, причем не столько даже переднеазиатского, а какого-то более экзотического – напоминающего миры народов Африки или Полинезии. Особой экзотикой отличались наряды главной героини, а также верховного жреца Дагона – в них восточные мотивы прихотливо переплетались с фантастическими, чуть ли не инопланетными, футуристическими.

Режиссура Гранда достаточно традиционна, умело и логично следует цели раскрытия сюжета. Своеобразной авторской новацией лишь является образ чистого иудейского бога: маленький мальчик, худенький и беспомощный в первом акте – тот, кто воодушевляет Самсона на подвиг; во втором акте, забытый Самсоном, он исчезает в густых темных складках шатра Далилы; именно он, появившись в финале, отведет ослепленного героя за руку к выполняющим функции колонн ногам огромного истукана Дагона, чтобы герой совершил акт возмездия и искупления.

Спектакль оказался гармоничным не только как театральное явление: он явил собой и редкий по нынешним временам образец музыкального качества. Экспрессивный, но одновременно весьма рафинированный звук демонстрирует Филармонический оркестр Монте-Карло под управлением нового главного дирижера Казуки Ямады: коллектив звучит стройно и точно, обладает великолепной динамической палитрой и находится в идеальном балансе с солистами. Замечательное впечатление производит и оперный хор Монте-Карло (хормейстер Стефано Висконти): тембристые, сочные голоса хорошо сливаются и ансамблируют, кроме того, хор поет выразительно и тонко по нюансировке, что позволяет ему выполнять самые разные задачи.

Два центральных образа воплотили великолепные артисты, настоящие звезды мировой оперы. Царственная Далила грузинской меццо Аниты Рачвелишвили вызвала буквально бешеный, притом абсолютно оправданный энтузиазм зала. Мощнейший и тембрально богатейший голос певицы воспринимается, как настоящее чудо: столь стереофоничное звучание можно было слышать разве что от Елены Образцовой на пике ее карьеры, однако тембр Рачвелишвили более густой, контральтовый, более чувственный. Но не только великолепная природа поражает: тонкость исполнения буквально завораживает. На полутонах спетая первая ария, с сумасшедшей экспрессией и напором – вторая и с обольстительным эротизмом - третья: все свидетельствовало о высочайшем классе и подлинном артистизме. Острый, как сталь, полетный и пробивной голос русского тенора из Латвии Александра Антоненко подарил воистину героический образ Самсона: насыщенное звучание середины и победные верха одинаково убеждали. Но и менее значительные партии были сделаны превосходно: баритон Андре Эбё (жрец Дагона), басы Жюльен Веронезе (Абемелех) и Николя Куржаль (Старый иудей).

;